Артур Рубинштейн (아서 루빈스타인) |

아서 루빈스타인

Польский музыкант Артур Рубинштейн — личность легендарная. Его Piанистический путь начался в 1900 году в BERLINNE, завершился в 1976-м в Лондоне. 1964년 СССР의 Гастроли Артура Рубинштейна는 году произвели ошеломляющее впечатление. Поначалу molодежь была настроена скептически: чего можно ожидать от исполнителя в возрасте 77 лет? Однако, как высказался тогда музыкальный 크리틱 Г. Коgan, „опасения оказались неосновательными. Перед нами предстал увлекательнейший пианист, полностью сохранивший свою «форму» — не только свежесть и чуткость восприятия, но и изумительный виртуозный аппарат, юношеский огонь, энтузиастическую влюбленность в музыку“*.

1999년 году 필름 "BMG" выпустила уникальное собрание дисков "The Arthur Rubinstein Collection"— "Коллекция Артура Рубинштейна"(RCA 630002). 94 дисках представлены все студийные и "живые" записи великого музыканта. Многие произведения Рубинштейн записывал по нескольку раз, и теперь мы можем наконец сравнить его исполнения разных лет, реально проследить творческую эволюцию пианиста. Записи одного сочинения порой сильно отличаются, причем различия касаются именно исполнительской концепции, ное каких-тельской концепции, ное каких-тельской концепции.

Большой интерес представляют редкие "живые" записи концертов Артура Рубинштейна. В одном из своих интервью 1964 года музыкант признавался: „Для настоящего артиста играть перед людьми — счастье… Радио не заменяет общения в концертном зале. Артисту нужны слушатели. Я люблю, когда на концерте сидят даже на эстраде, и обычно прошу пропускать на эти места консерваторскую молодежь: оловеня моловеня. radио не дает вдохновения. Человек слушает музыку «между делом», а концерт должен быть праздником. Вот почему я избегаю трансляций своих концертов…

Неповторимость, узнаваемость исполнительской интонации любого музыканта создается двумя элементами — звуком и временем. Звук фортепиано под пальцами Артура Рубинштейна был полный, глубокий, ясный, рельефный. Его фразировка происходила от какого-то ощущения дыхания, его фортепиано как будто пело — ударный инструмент трансформировался в поющий… Рубинштейн не пытался сделать мягкие пассажи почти неслышными — это лишило бы их эмоций и смысла; он всегда глубоко погружал пальцы в клавиши, когда требовалось, и "с ощущением 피아노", как он говорил. Сочность звука стала одним из его фирmenнных знаков. Однажды великого виолончелиста Григория Пятигорского спросили: „У кого самый богатый виолончельный (курсив наш.— Ред.) звук?“ И он ответил: „У Рубинштейна“.

Временем Рубинштейн также владел необыкновенно тонко. Темп, который он выбирал, всегда был "tempo giusto", то есть темп "сообразный характеру пьесы". По словам Даниеля Баренбойма, его темп „всегда был «правильным»— не слишком быстрым для того, чтобы все было слышно, и не слишком медленным, чтобы звук распадался. Он был очевидно в идеальной пропорции к содержанию…

Однако самое главное, что отличает исполнение Артура Рубинштейна,— это удивительная пластичность, гибкость, естественность течения музыки, иначе говоря, особенности rubatо. Formma egо fraз была очень вокальной, слушатель чувствовал живое дыхание музыкальной линии. Пианист хорошо знал, что певцы и духовики достигают большой выразительности умелым взятием дыхания внутри фразыо, и он перености ю. Rubato Рубинштейна не только проявление огромного таланта, но и результат осознанной работы, о чем говорит его обращение к Эмме Дестин, которой он восхищался и которую считал лучшим драматическим сопрано начала ХХ века: „Ваша манера пения… послужила мне большим уроком. Вы научили меня разумной трактовке rubato — этого столь ложно понимаемого определения свободы выражения в мелодии. Я попытаюсь перенести Ваше совершенное владение дыханием в мою собственную фразировку и убежден, что именно это имел в виду Шопен, предписывая rubato в своих произведениях“ (Рубинштейн А. Дни моей молодости//Исполнительское искусство зарубежных стран. Вып. 9. М., 1981 .C.157).

Наш разговор теперь плавно переходит к Фридерику Шопену, и это неудивительно, ибо Рубинштейн прежде всего "шопенист". Ни для кого не секрет, что глубинное, подлинное погружение в музыку Шопена чаще удается пианистам-полякам, так как ощущение „polskosci“ (польского духа, польского начала) у них в крови. Большую часть произведений композитора Рубинштейн играл на протяжении всей своей жизни, но, пожалуй, особенно глубоким и тонким проникновением в сложный мир шопеновской музыки отличаются его интерпретации 1950–60-х годов.

Ключом к пониманию особенностей интерпретации Шопена Артуром Рубинштейном служат собственные слова музыканта: „Чтобы понять Шопена, нужно знать, что композитор был учеником Баха и Моцарта, учеником точности и гармонии. Это благородный гений. Rubato Шопена — от итальянского пения: композитор постоянно посещal итальянскую оперу, изучая искусство певцов. Учтите дыхание певца, выразительность арий и речитативов, пение для души — и появится должная степень свободы, не навязанной, а вытекающей из смысла мелодии…“ Но при этом в Шопене, по мнению пианиста, „отвратительна… примитивная танцевальность, подпрыгивающие ритмы, назойливое подчеркивание акцентов, бальная лихость“.

По мнению Рубинштейна, в первой половине ХХ столетия большинство пианистов „гипертрофировали естественный лиризм Шопена, утрировали пластичность и красоту мелодии, вместо того чтобы исполнять произведение чисто, просто, с прямотой и внутренним чувством. Порой задерживали ноты, которые не следовало тянуть, разбивали аккорды, ждали по полчаса, когда нужна была лишь маленькая пауз.“ Апофеоз такого подхода мы можем наблюдать у Игнацы Яна Падеревского. К сожалению, многие музыканты до сих пор пор придерживаются этих принципов. Рубинштейн был первым, кто начал бороться за "моцартовски точного, чистого Шопена". Он противостоял традиции преувеличенной чувствительности, сентиментальности, созданной шопеновскими учениками, однако это послужило поводом к серьезным нападкам; польские критики и публика говорили: „Рубинштейн играет талантливо, но Шопен абсолютно сух“.

Из записей концертов Шопена для фортепиано с оркестром, представленных в собрании дисков фирмы „BMG“, хочется выделить альбом № 17: Первый концерт e-moll с оркестром Лос-Анджелесской филармонии под управлением А. Валленштейна (1953) 및 Второй концерт f-moll с Симфоническим оркестром NBC под управлением У. Штейнберга (1946) — и альбом № 44: Первый концерт e-moll с 新 симфоническим оркестром Лондона под управлением С. Скровачевского (1961) 과 Второй концерт f-moll с оркестром "Simfония воздуха" ("Symphony of the Air")는 А. 발렌슈타인(1958). Заметны различия в исполнительских концепциях первых частей концертов. Так, первая часть Первого концерта из альбома № 17 звучит imперативно, крупным мазком, довольно быстро, Agitato; вся фактура очень ясна и мелодизирована, никакой педальной дымки. Первая часть Второго концерта из того же альбома исполняется страстно, устремленно, патетично, рельефно в интонационном плане, ярко, но несколько маршеобразно; возможно, такая "прямолинейность" и чрезмерная "маршевость" объясняются определенной полемической заостренностью исполнения. Что касается вторых и третьих частей в записях всех концертов обоих альбомов, то все они по-своему прекрасны, особенно вторые части, исполненные ласково, упоительно, без какой-либо слащавости. Говоря об интерпретации Рубинштейном концертов Шопена, вошедших в альбом № 44, хочется вспомнить слова из рецензии Р. Шумана 1836 года: „Нас снова приветствует дух Моцарта… это сдержанное, серьезное, чуть отстраненное повествование. Нарочито неторопливые темпы, тонкие ритмические оттяжки в финалах, удивительное единение солиста и оркестра…

Давно уже стали эталонными рубинштейновские трактовки balllad, экспромтов, баркаролы, скерцо Шопена; особенно это относится к записи 1949 года (альбом № 26). Запись четырнадцати вальсов, сделанная в 1963 году за очень короткое время — четыре с половиной часа (альбом № 47), пораанной часа (альбом № XNUMX); это поэма, произнесенная на одном дыхании, словно проникнутая воспоминаниями о давно ушедшем… В полонезах Шопена у Рубинштейна также присутствуют нетрадиционные исполнительские решения — например, непривычно медленный темп в Полонезе c-moll, „тихая“ мазурка в середине Полонеза fis-moll. Великолепна кульминация в коде Полонеза-fantaзии.

По-разному раскрывает Артур Рубинштейн мир шопеновской музыки в ноктюрнах. Трудно отдать предпочтение какой-либо из записей. одни ноктюрны пианистом „пропеты“, другие „проговорены“, третьи „продекламированы“; некоторые будто иллюстрируют знаменитую шумановскую оценку 1836 года из рецензии на появление ноктюрнов Ф. 쇼페나와 디. Филда: "Самое задушевное и просветленное, что только может быть создано в музыке".

Шопене의 "польское" - это, наверное, его мазурки. И наиболее глубокое постижение личности композитора, бесконечную широту в раскрытии разных сторон польского духа Рубинштейн демонстрирует именно при исполнении мазурок. Поначалу как раз мазурки-то пианист записывать не хотел, опасаясь возможной монотонности звучания. Тем не менее исполнение Рубинштейна — идеальное воплощение авторского замысла, который прекрасно охарактеризовал B. Асафьев: „За элементарностью конструкции скрывается «необычайное многообразие»: мазурки-песни, мазурки-рондо, мазурки-думы, мазурки — романтические элегии, лирические ариозо, пасторали, мазурки — массовые танцы среди «пленэра», как у старых фламандцев, мазурки « интимного тона», словно монологи «наедине с собой», мазурки иронического склада, словно тонко зарисованные над «человеками» очерки, мазурки — юношески шаловливая, прихотливая игра воображения, мазурки — «у пропастей жизни»: тема песен и плясок смерти, мазурки — сказы про весну и про девушек, мазурки — похоронные хоралы, мазурки — свадебные перезвоны. 그로니치 나스트로엔 베스프레델린, 디아파존 звукописных образов вызывает многообразие живописных ассоциаций…

Интересным дополнением шопеновского раздела коллекции являются записи альбома № 69 — Фантазия на польские темы, исполненная Рубинштейном вместе с Филадельфийским оркестром под управлением Ю. 오르만디(1968), Andante spianato и Большой полонез в оркестровой версии, сыгранные с оркестром "Симфония воздуха" под управлением А. 발렌슈타인(1958). Эти записи отличаются невероятным ритмическим разнообразием и удивительной элегантностью.

Наряду с произведениями 프리데리카 쇼페나, Артур Рубинштейн на протяжении всей своей жизни исполнял сочинения Robерта Шумана. От Роберта и Клары Шуман нити преемственности протягиваются к Рубинштейну через великого скрипача Йозефа Иоахима, который в юности был близок великому композитору, а на склоне лет благословил молодого Артура Рубинштейна на вступление в мир музыки.

콘체르트 Шумана для Forтеpiано с оркестром был записан Рубинштейном трижды. Запись 1958 года с Симфоническим оркестром компании "RCA Victor" под управлением Й. Крипса (альбом № 39) — единственная из известных интерпретаций, где вторая и третья части, благодаря удивительной исполнительской тонкости — звуковой, штриховой, ритмической, не уступают в художественном отношении гениальной первой части, которая звучит свободно, увлеченно, импровизационно. 1947년 года с Симфоническим оркестром "RCA Victor" под управлением У. Штейнберга (альбом № 19) менее убедительна из-за некоторой тяжеловесности, ритмической прямолинейности. Запись 1967 года с Чикагским симфоническим оркестром под управлением K.-M. Джулини (альбом № 53) привлекает прекрасной ансамблевой слаженностью и тонко сбалансированной звучностью оркестра, которые всегда отличают трактовки такого мастера, как Джулини.

В шумановском разделе коллекции есть уникальная "живая" запись Симфонических этюдов, сделанная в 1961 году в Карнеги-холлле (а№39). Перед нами бурный, кипучий, бушующий, захватывающий Шуман. Интерпретация волнующая и красноречивая, изобилующая виртуозностью.

"Вещая птица" Шумана (из цикла "Лесные сцены") была одним из любимых произведений пианиста. их трез замечательных записей (1946, 1961, 1969), полуй, наиболе впеча 감적 추 1961 XNUMX XNUMX года, преut ut dut ¢ снut 밑 밑 밑보비. Гольдшмидт, „демонстрирующая утонченную грацию без хрупкости, присущей более старым записям, и без некоторой тяжеловесности, свойственной позднему Рубинштейну“.

Неторопливо, крупно, рельефно, декламационно, можно сказать, в духе Софроницкого звучат „Арабески“ в записи 1969 года (альбом № 39), тогда как запись 1947 года (альбом №19) представляет совсем иную трактовку: музыка льется певуче, свободно и мягко .

Из шумановских записей Рубинштейна, может быть, самое большое откровение — Фантазия C-Dur. 17년 году(1965호)에서 음악 역사는 52년 лет, но записал лишь однажды, в XNUMX году. Не знаю другого исполнения, которое бы с такой полнотой раскрывало знаменитый эпиграф Ф. Шлегеля к все звуки, звучащие в пестром сне земли, один тон слышится тому, кто тайно прислушиваея. Темп исполнения очень сдержанный, звучности — волшебные…

Хочу напомнить один из отзывов об исполнении Рубинштейном шумановского „Карнавала“ в Москве в 1964 году: „Стоящая в одном ряду с лучшими среди слышанных — у Рахманинова, Софроницкого и Микеланджели, его интерпретация «Карнавала» с первой секунды погружает слушателя в атмосферу шумановского лиризма. Это Шуман — воздушный, летящий, клубящийся. Рубинштейн избегает какой-либо броскости, оголенной пианистичности. On сознательно жертвует элементами внешней зрелищности во «Вступлени», бравурой в «Паганини». Он решительно отказывается от вошедших в обыкновение у концертантов эффектной колкости staccato в эпизоде ​​«Панталоне и Коломбина», головокружительной стремительности пассажей в «Паузе», грузной помпезности в начальных строках «Марша Давидсбюндлеров». Его цель не «зарисовки с натуры», не изображение в звуках Пьеро и Арлекина, выхваченных из калейдоскопа карнавальных масок, но передача интимных душевных состояний романтического поэта. В рубинштейновской передаче все и неиссякаемо разнообразно и едино. <...> «Карнавал» овеян у Рубинштейна дыханием гофманско-гейневской phanтастики“.

особое место в репертуаре Артура Рубинштейна занимает Второй концерт Камиля Сен-Санса. это произведение было включено в програму беринскскска дебата пианиста В 1900 году и в hпро h 1975; невольно напрашиваются параллели с деятельностью самого Сен-Sанsa, которому судьбой была дана длительная и насыщенная твор чеь. Второй концерт Сен-Санса, украшение репертуара Артура Рубинштейна, возник благодаря Антону Рубинштейну, о чем рассказывает Сен-Санс в своей книге „Портреты и воспоминания“: „Однажды Рубинштейн мне сказал: «Я еще не дирижировал оркестром в Париже; дайте концерт, чтобы я imeл случай взяться за палочку!»— «С удовольствием». <… Интересно, что Артура Рубинштейна парижской публике в начале XX века представил именно Сен-Санс: „Позвольте представить вам одного из величайших артистов, которых я знаю. Я предсказываю ему блестящую карьеру. Коротко говоря, он достоин фамилии, которую носит“.

По поводу Сен-Sанса Артур Рубинштейн Pical, что он был „благодатной новинкой; я взялся за него с большой энергией и должен сознаться, что он в течение долгих лет служил мне первоклассным боевым конем. В этом концерте есть все — пыл и элегантность, ослепительная бравура и темперамент; в то же время это хорошая музыка, хотя и не лишенная известной банальности. Но я по-прежнему убежден, что талантливый интерпретатор способен облагородить все, что играет, если он «со-творец», а не ипропсто.

Известно высказывание Сен-Санса о необходимости „рассматривать сольную партию в фортепианном концерте наподобие роли в пьесе для театра, эта роль должна быть задумана и передана как драматический персонаж“. В коллекции Рубинштейна даны три записи Второго концерта, и каждая в своем роде замечательна. Наиbolleе цельной является интерпретация 1958 года с оркестром "심포니야 воздуха" под управлением А. Валленштейна (альбом № 53). Интересно расставлены драматургические акценты. Первая часть носит характер Maestoso, образуя смысловой выразительный центр сочинения — в духе монолога актера-Tragigica; это находит отражение и в темповых пропорциях: первая часть по протяженности практически равна двум следующим. В записи 1969 года с Филадельфийским симфоническим оркестром под управлением Ю. орманди (альбом № 70) совершенно ошеломляет вторая часть: солист с помощью особенного штриха создает невероятно упругий, летяк; вторая тема этой части произносится с особым упоением, радостно, во весь голос. В альбоме № 82 представлена ​​„нелегальная“ запись 1939 года с оркестром Концертного общества Консерватории (Orchestre de la Socie'te' des Concerts du Conservatoire) под управлением дирижера и знаменитого флейтиста Ф. 구베라. Здесь немало „огрехов“ и у солиста, и у дирижера (особенно в финале, где оркестр просто не может угнаться за пианистом), но в эмоциональном плане это необыкновенно яркое исполнение. Наше воображение поражают свобода и мощь первой части Andante sostenuto, элегантность и изумительное с точки зрения вкуса rubato второй части, феерическая тарантелла финала. „Когда слушатель приходит в себя от головокружительного темпа Финала, то он поражен ритмической упругостью, «пульсом» солиста, за которым, не всегда успевая, несется оркестр“,— пишет в комментариях к альбому Г. 골드슈미트.

С именем Артура Рубинштейна связано много открытий в искусстве ХХ века. В частности, это испанская музыка. Интересное описание того, как он стал "испанистом", одним из лучших исполнителей испанской музыки, дает сам Рубинштейн в свохихм:

"Исаак Aльбенис — человек, которому я обязан своей bolьшой популярностьу в Испании и во всех испаноязычных странах. В Пальме, на Майорке, вдова Альбениса пригласила меня на обед… время обеда я развлекал их рассказом о tom, как я встречался с Альбенисом, не зная, кто он. — ego musыку의 이야기입니까? — поинтересовалась сеньора Aльбенис. — Разумеется! — ответил я.— Я хорошо знау и очень лублу его суиту «Иберия», но я бовсь играть ее в Испании. В Польше самые знаменитые иностранные 피아니스트 смех, когда берутся играть мазурки Шопена; они оставтся совершенно чужды ритмическому духу этой типично польской музыки. И я не хочу рисковать быть осмеянным в Испании; успехом в этой стране я очень дорожу. — Пожалуйста, сыграйте все же что-нибудь из его сочинений,- nasтаивали damы. - Сеньора, - сказал я, немного смущаясь, г-же Альбенис, - я играю эту музыку с увлечением, но в моей собственной манере. Видите ли, по моему скромному мнению, factура сюиты «Иберия» излишне богата, и это изобилие средств мешает естественнному теченою теченою. очень опасаюсь, что вы будете шокированы, услышав, как я опускаю множество нот с единственной целью рельефнее выделить сущест. Ничто не могло остановить этих dam. — Играйте так, как вы чувствуете,— сказали они. Я начал с «Трианы», вложив туда всу моу врожденнуу лубовь к испанским ритмам. Это поистине удивительно, не правда ли? On играет это точно так, как когда-то твой отец. — Да, да,— ответила Лаура. Такое одобрение, исходящее от вдовы и одной из дочерей композитора, которые обе были пианистками, сильно подняло мой дух . Я сыграл три или четыре другие пьесы из «Иберии», трактуя их на свой манер, и мои слушательницы без конца прерывали меня восклицаниями: — Папа делал такое же rubato и так же заканчивал pianissimo. 나는 그 순간에 был точно тот же, что и ваш. Не требовалось ничего больше, чтобы я принял решение… программу которых вошли четыре из двенадцати пьес «Иберии». Так как их никто еще никогда не игral, они явились для публики совершенной новинкой. Mogu는 преувеличения сказать, что эти conцерты стали поистине поворотным пунктом в моей карьере입니다. После каждой пьесы весь зал вопил: «비스, 비스!..», заставляя меня повторять их одну за другой… ичать «Brаво!», сопровождала меня до самого отеля. Сеньора Альбеnis, ее дочь Лаура, Арбос, де Фалья и другие музыканты обнимали и поздравляли меня, опьянев от энтузиазма. — Вы играли эту музыку так, словно родились здесь,— говорили мне. Начиная с этого дня я был признан лучшим из современных интерпретаторов испанской музыки и должен был играть какие-либо и з этих пьес во во всех городах, где бывал, и всегда игral их с одинаковым успехом.

В Коллекции Артура Рубинштейна собраны записи произведений I. Альбениса, Э. 그라나도사, F. 몸푸, M. 예를 들어. Не все здесь равноценno, ибо сами произведения различаются по хдожественному уровню. Сочинения Момпу, "Navarra" Альбениса — эффектные эстрадные номера, пианист исполняет их с неподражаемым шиком. В основном Рубинштейн играет лучшие произведения испанских композиторов ХХ века. возникает ощущение поразительной достоверности : перед нами словно оживает атмос빌 сера hесеересереересе 벗수습니다. мы чувствуем ароматы, ощущаем напоенный зноем сухой воздух. Мы вовлечены в эту жизнь…

"이스탄불의 Ночи в садах Испании" для фортепиано с оркестром MANUэля де Фальи — одно из лучших испанских сочинений прошлого столети. Рубинштейн впервые услышал его в 1916 году, "заболел" ime и включил его в свой репертуар. В коллекции оно представлено тремя версиями. Запись 1969 года (альбом № 70) с оркестром "Симфония воздуха" под управлением А. Валленштейна, на мой взгляд, несколько академична (если вообще можно говорить об академичности Артура Рубинштейна), две другие — прекрасны каждая по-своему. Запись 1954 года (альбом № 18) с Симфоническим оркестром г. Сен-Луи под управлением В. Гольшмана оставляет яркое и цельное впечатление: органичны темпы, великолепен диалог солиста и оркестра, с каждым новым эпизодом они словно все более вдохновляют друг друга. Совершенно innaя трактовка "Ночей" представлена ​​в записи 1957 года (альбом № 32) с Симфоническим оркестром Сан-Франциско повлед уприн. 조르다. Это подлинно "симфонические впечатления для фортепиано с оркестром" (авторское жанровое определение). Исполнение отличают импульсивность, взрывчатость, необыкновенная красочность, тембровое богатство, особая многоплановость звуствость. Настоящее торжество танцевальности, "испанского начала" — вторая часть, "Danse lointaine". Оркестр подобен ансамблю самобытных солистов, и пианист один из них, что соответствует замыслу композитора.

Наши выдающиеся 크리티키 Г. 코건과 디. Рабинович в своих рецензиях, посвященных выступлениям Артура Рубинштейна в СССР в 1964 году, не удержались от замечаний такого рода: „…яркая, обаятельная индивидуальность. И… Рубинштейн… „… отходы от общепринятого… …Своеобразие рубинштейновских трактовок призвано не столько открывать слушателю неведомые миры, сколько радовать его неистощимой способностью… находить все новые и новые красоты в казалось бы давно изведанном“ (Д. Рабинович). Сейчас, по-видимому, наступает переоценка ценностей. В период 1950–60-х годов советский слушатель имел возможность наряду с Артуром Рубинштейном слушать таких замечательных пианистов трагедийного склада, как Владимир Софроницкий, Мария Юдина, в сравнении с которыми Рубинштейн, допускаю, мог казаться художником „слишком оптимистичным“. Ныне трудно кого-либо удивить совершенством исполнения или качеством записи; и как часто роскошно изданные компакт-диски с прекрасным цифровым звуком не только не оставляют впечатления трагедийности и новизны, но, не трогая ни ум, ни сердце, мгновенно стираются из памяти после прослушивания, тогда как мощное, жизнелюбивое, яркое искусство Артура Рубинштейна — это „그래서, который всегда с тобой“.

이리나 테임첸코

* Все цитаты, приводимые в статье, взяты из аннотаций к альбомам Артура Рубинштейна и з книги, прилагающейся к выпущенn ому фирмой "BMG" собранию дисков с записями пианиста.